Раньше казалось, что ярко и звонко -
признаки жизни, понятные всюду.
Мир был огромен в ладонях ребенка,
небо - синЕе любых незабудок.
Город стелился стеклом и камнями,
петли дорог оплетали лодыжки.
Сны наполнялись святыми огнями,
чудо хранилось в потрепанной книжке
Мир поменялся, мне стукнуло тридцать -
краски облезли тревогой и стужей.
Вдруг оказалось, что Бог мне не снится,
здешняя вера - в крестах, а не в душах.
Здесь призывают не к миру, а к битве,
нищие носят богатым короны.
Можно убить, приплетая молитву,
можно отнять, обнимая икону.
Город разрушен, но строить не надо.
Выбьешься ветром и сразу затопчат.
Кто-то сказал мне: "держись-ка ты стада!
Бегая с псами, не воют по-волчьи.
Лучше хвались и смотри величаво,
тут рукоплещут с утра и до ночи."
Мне же казалось, что крики - для славы,
громкий поступок свершается молча.
Небо разбилось, и мы с ним сломались,
Что-то померкло в дешевых осколках.
Души, слова, да и мы стоим мало -
Столько божимся, клянемся, да толку...
К счастью, есть те, кто отбился от стада.
Мало таких, кто сберег свою веру.
Молча спасают, не жаждут награды,
Серое носят.
И крылья их серы.
(с) Deacon
